Два звонка до войны - Сергей Пилипенко

После этого демонстративно прикрыли свои рты носовыми платками, вытянутыми из нагрудно притороченных карманов своих мундиров, всем этим показывая самому фюреру свою личную культуру, добытую непосредственно в казармах своей повседневно армейской жизни.

Гитлер похвалил их за это в очередной раз и привселюдно объявил всем благодарность, приказав тут же незамедлительно внести ее каждому в личное дело солдата вермахта.

Это было самое наибольшее послужное вознаграждение для солдата, так ли иначе, но относящегося к армии, несмотря на вполне возможную принадлежность к какому-нибудь тыловому подразделению.

Даже вручение железного креста не происходило без объявления именно этого, что и ставило в соответствующий ранг саму степень выражаемой благодарности.

Спустя короткое время, солдаты по команде старшего из них повернулись кругом и так же строевым маршем покинули помещение, чтобы донести такую радостную весть до всех остальных сослуживцев и продемонстрировать, как их лично вознаграждал сам фюрер, приветствуя своей рукой и собственноручно вручая бокал празднично налитого вина.

В этом и заключалась победа самого Гитлера на фронтах и в этом же проявлялась исключительная стойкость самих немецких солдат, которые выполняли очередной приказ вермахта.

Никакая палочная дисциплина или что-то там еще принудительно исполнительного характера не могли привить то, что по-своему совсем показушно прививал Гитлер, используя для этого свои собственные методы так называемого личностного характера убеждения.

Это и послужило причиной для продолжительно длинного периода развала всего германского государства, обоснованного лично фюрером с его теорией верхнего превосходства.

Но, по сути, сама его идеология была здесь абсолютно не причем. Только исключительно жизненное участие руководителя государства в личной жизни самих солдат и создало тот защитный барьер, благодаря которому он и мог защищаться в дальнейшем столь значительное и продолжительное время общего отступления на всех фронтах.

Это не была идеология самих солдат. Это была всего лишь идеология жизненного права на свою личную жизнь и ее материальную обустроенность.

После ухода солдат, Гитлер широким жестом руки пригласил всех собравшихся чествовать его день рождения в зал и привычно пропустил многих из них вперед, предоставляя право быть первыми на этом большом пиршестве.

Где-то примерно на середине входящего людского потока приглашенных, он и сам прошел вперед и со временем занял подобающее ему место.

То было встречено громкими аплодисментами и быстро распространяющимися овациями вперемешку с криками «Хайль» и «Хайль, фюрер» с ощутимо громким прищелкиванием каблуков.

Вскоре этот процесс прекратился, и весь зал замер в ожидании речи именинника.

Фюрер намеренно медленно встал, показывая в очередной раз всем свою внешне выраженную усталость, и попросил разрешения произнести тост за величие Германии и непосредственно самого фюрера.

После довольно впечатляющей речи продолжительностью около десяти минут Гитлер, наконец, взметнул бокалом вверх и дал ясно понять, что можно действительно выпить и пора начинать само празднование.

По случаю юбилея сюда, конечно же, были приглашены артисты, и для них специально была построена сцена, которая незаметно выдвигалась из глубины, тем самым шокируя всех не посвященных в более подробные детали этого процесса.

Гости рассаживались, кто куда и, по сути, было без разницы, кто будет присутствовать рядом с самим Гитлером, ибо, как правило, он этого вовсе не замечал.

Занятый лично собой и своим по-особому восторженным взглядом на все происходящее вокруг него, фюрер терял на время свою личную бдительность и был чем-то похож просто на младенца, который находится в зоне особого пристального внимания всего окружения.

Его стриженные коротко усы при этом топорщились, выдавая немного вперед верхнюю губу, а подбородок ниспадал немного вниз, приоткрывая на время полуразрушенные зубы, которые он никак не хотел лечить, ссылаясь исключительно на то, что сильно занят.

Врачи по-настоящему негодовали из-за того, но им было невдомек, что сам Гитлер попросту боится зубной боли, а также того, что вдруг кто-то неожиданно воткнет ему в рот капсулу цианистого калия и заставит вполне естественно ее проглотить.

Тот же фюрер нуждался и в операции, но и здесь не доверял врачам именно по той же причине и практически до самой своей смерти страдал от боли, едва-едва успокаивая ее с помощью обычных таблеток.

Сами таблетки ему приносили его друзья, то бишь соратники по партии, которым он, соответственно, доверял и с которыми он сам мог быть вполне откровенен.

Они также всячески склоняли его к операции или хотя бы к частичной госпитализации, но хитрый по-своему Гитлер в этом вопросе не доверял даже им, предполагая внутри, что с помощью этого они смогут прибрать к рукам им самим выстроенную в Германии власть.

Так вот и сейчас, находясь на своем месте, он в некоторые моменты вспоминал о своей личной боли, незаметно для всех содрогался всем телом и немного прикусывал и так плохо сохранившиеся во рту зубы.

Но наблюдая за своим таким весьма широким гостеприимством, он мгновенно забывал обо всем и традиционно взмахивал всего лишь головой или вскидывал руку в надлежащем приветствии, которую, кстати, держал подолгу, так как именно это позволяло ему на какое-то время избавляться от боли в своих суставах.

Другие же, наблюдая за ним со стороны, неизменно думали о том, что тем самым Гитлер запечатлевает величие обозначенного символа нацизма и своеобразно демонстрирует уже свою силу воли в деле достижения общих интересов, касающихся их партии и в целом Германии.

Таким образом, каждый со стороны видел в нем что-то свое, придуманное и прославленное им лично за время наблюдения этого процесса, в большинстве своем имеющего смысл действия подражающего характера.

Но фюрер порой сам раздражался от этого и иногда даже принудительно заставлял кого-то опускать руки, если количество затраченного на это времени с другой стороны гораздо превосходило его собственные порядки.

Особого подражательства он все-таки не любил, как и не любил слушать особо восхваляющие его самого речи, считая это признаком слабости или даже какой-то трусости по отношению лично к нему.

Таких людей, как правило, он к себе не подпускал, а если и приходилось с ними общаться, то только исключительно по необходимости, которую сам Гитлер сокращал до самого минимума.

Гораздо большего с его стороны заслуживали люди так называемого арийского происхождения.

В них он видел настоящую силу немецкой нации и, как мог, противостоял отправке таких лиц на фронт, считая, что в результате этого они могут потерять всю линию генетического соблюдения, а вместе с ней и все население самой Германии.

В связи с этим он в срочном порядке издал приказ о принудительном взимании семени и выращивании детей практически из пробирок.

И хотя врачи на тот период были еще далеки от так называемого искусственного оплодотворения, все же кое-какие успехи имелись, и их нужно было, соответственно, развивать.

Именно на этом и было основано его новое распоряжение о создании концлагерей для неполноценно сложившихся наций.

– Они послужат нам и науке, – так лично сказал он сам на очередном митинге в самом Берлине.

Принуждал Гитлер в то же самое время и рожать как можно больше детей, и даже заставлял ближайших к нему офицеров проделывать это ежегодно.

– Чем больше немцев, тем больше перспектив новой линии генетического развития, – так говорил он своим друзьям по партии.

И они, естественно, его поддерживали в этом, заставляя уже в свою очередь заниматься тем же своих подчиненных.

В целом весь этот процесс затронул всю Германию, буквально распотрошив всех с малого до великого в деле достижения так обозначенных национальных интересов.

Наблюдая за многими из приглашенных гостей, фюрер ежеминутно крутился по сторонам, выискивая лиц, надлежащих истинному крылу его партии.

– Геринг, Геринг, подойдите сюда, мой друг. Я хочу с вами поговорить.

Еще не до конца оформленный маршал немецкой авиации незамедлительно бросился к фюреру и застыл перед ним в ожидании приказа.

– Расслабьтесь немного, – усмехнулся Гитлер, глядя на того, – отдыхайте, я вас позвал по другому поводу. Как у вас лично идут дела. Дома все в порядке, – поинтересовался фюрер, заглядывая тому в глаза.

– Так точно, мой фюрер, все в порядке. Жена на сносях, остальные дети здоровы.

– Смотрите, не перекармливайте их, – погрозился пальцем Гитлер, – врачи сказали, что генетически все возможно устранимо. Но все же не будем забывать про природу и обычную еду. Да и вам также необходимо несколько сбросить вес. Берите пример с Геббельса или Гесса. Они в прекрасной форме. Как вы, еще летаете? Или уже забыли, когда взбирались на борт?